Миша подтвердил правильность моего предположения: он действительно не ходил в институт, и болтался по городу, ожидая, когда закончатся мои занятия.
– Мама знает? – спросила я.
– Теперь знает.
Не стану спрашивать, как она к этому относится: и так ясно. Не может она к этому хорошо относиться.
Я сделала пару глотков кофе и отодвинула чашку: эта новость отбила у меня аппетит.
– И все-таки я не понимаю, почему мы должны пожениться так скоропалительно, – возразила я – одно дело, если бы я ждала ребенка…
– Но ты же в принципе была согласна выйти за меня замуж!
– В принципе, да, но тебя не будет 2 года. А я окажусь в подмешанном состоянии. Нет, нет, я доверяю тебе, доверяю себе – я люблю тебя так сильно, как, наверное, не смогу полюбить никого другого.
– И все-таки, Лида, давай зарегистрируем наш брак до армии.
– Давай, но что скажет твоя мама?
Теперь, когда прошло столько лет, я понимаю Мишино смятение во время нашего разговора в кафе. Без сомнения, он меня любил, и эта внезапная любовь явилась для него таким же потрясением, как для меня. Верил ли он мне? Не знаю, во всяком случае не воспринимал мои нежные чувства к нему, как должное, возможность альтернативы. Трудно сказать, где начинали произрастать эти корни неуверенности в себе, может быть, мама подавляла в нем волеизъявление – чего, например, стоила эта эпопея с вышвыриванием холста с балкона, а может быть, и я ошибалась, принимая деликатность за неуверенность. Во всяком случае, он считал, что поступает правильно, связав себя узами брака перед разлукой.
Если у вас сложилось впечатление, что меня устраивали те отношения, которые были между нами, то это впечатление ложное: я стремилась к браку по любви, и ни с кем, кроме Михаила, не хотела делить свою жизнь, но меня смутила предполагаемая скоропалительность.
Свадьба – это такое событие, может быть, единственное в жизни, чтобы запомнилось. В голове шли чередой картины виденных мною деревенских свадеб – богатых, солидных, с множеством гостей, со столами на улицах, на которых разве что птичьего молока не было, с богатыми подарками, с ключами от новой квартиры, которую молодым давали от совхоза, а ключи вручал непременно директор.
А у меня? Ни денег, ни времени на подготовку, ни белого платья… Впрочем, когда мы покинув кафе, спускались в метро, поминутно целуясь на эскалаторе, то я уже не думала ни о белом платье, ни о гостях с подарками, ни о деньгах – рядом со мной был Миша, а это самое главное.
Очередь во дворец бракосочетания была на полгода вперед, и мы решили попытать счастья в районном загсе, и не ошиблись: срок здесь был немногим более месяца, и дату нашей свадьбы назначили на конец апреля. Помню, работница загса смотрела на нас с иронией, возможно, ее забавлял вид вчерашних детей, из всех сил стремящихся стать взрослыми. Но мы-то себя считали равными во всем остальному взрослому человечеству, а кое в чем даже превосходящими его. И посещение загса добавило нам уверенности в этом.
Но милая дама, которая принимала у нас заявление, улыбалась, читая вслух:
– Так, возраст жениха – 19, возраст невесты – 18… Что же, заполнили вы все правильно… 24 апреля подойдет, а, Михаил Леонидович? Подумайте, посоветуйтесь с Лидией Павловной.
А когда все формальности были закончены, и талоны в магазин для новобрачных лежали в моей сумочке, милая дама сказала на прощанье:
– Торопитесь Вы, молодые люди. У вас есть немного времени до свадьбы. Думайте.
Но мы думали о другом: а именно, как сказать Мишиной маме, короче говоря, отчитаться о содеянном. Миша предупредил, что это будет нелегко:
– Понимаешь, она меня слишком любит.
А я, я не люблю? Впрочем, уважаемая, Дора Соломоновна (так звали Мишину маму!), если у Вас не дрогнула рука выбросить с балкона творение Вашего сына, то могу себе представить, каким суровым критиком Вы станете по отношению к его выбору.
Я была морально готова к тому, что редко встречается приязнь между свекровью и невесткой – чаще наоборот, поэтому шла на встречу с ней с затаенным трепетом, и не могу сказать, что удостоилась теплого приема.
Дора Соломоновна сидела в кресле у телевизора – яркая женщина лет сорока. Этот возраст мне тогда казался чуть ли не мафусаиловым. На лице ее было неприятное выражение какой-то затаенной обиды: уж слишком сведены брови, опущены уголки рта, надуты припухлые губы. На Мишино и мое приветствия она едва кивнула и искоса зыркнула на меня быстрым взглядом. Миша представил нас друг другу.
Мы переглянулись: Дора Соломоновна была явно не в духе, но раз уж мы пришли… Миша кашлянул в кулак, чтобы привлечь ее внимание:
– Мама, ты выслушаешь нас?
Дора Соломоновна молча обернулась к нему. Теперь к затаенной обиде в ее облике добавилась явная досада: погоди, сын, ты мне мешаешь, я смотрю интересный фильм, а ты лезешь со своими глупостями, да еще девицу какую-то привел… Ну говори, да поскорее!
– Мама, мы с Лидой решили пожениться. Уже подали заявление.
Глаза Доры Соломоновны расширились и она пристально вглядывалась то в меня, то в Мишу, и в них явно читалось холодное презрение: у меня даже мурашки побежали по телу – прямо Снежная королева!
– Считаю, что я ничего не слышала, – отозвалась наконец она довольно громким голосом – А ты ничего не говорил. Проводи девочку домой и извинись перед ней за неуместную шутку.
– Мама, ты ничего не поняла, это не шутка. Мы с Лидой любим друг друга и жизни не мыслим друг без друга. Мы женимся. Уже известен день свадьбы.
Миша говорил это твердо, но я не могла не почувствовать его волнение. Неприятно было обнаруживать перед любимой девушкой зависимость от матери, а Дора Соломоновна прямо это давала почувствовать.
– Не слишком ли много сюрпризов мне преподносишь в последнее время, дорогой сын – сказала она Михаилу – Сначала ты бросаешь институт, потом армия и наконец собираешься жениться. А обо мне ты подумал? С моим мнением будешь считаться или нет?
– Мама, но разве я виноват, что в последнее время наши с тобой мнения не совпадают, – воскликнул Михаил со страдальческой ноткой в голосе, – Я взрослый человек и имею право…
– Право?! – взорвалась Дора Соломоновна – Ты пока еще мальчик и сидишь на моей шее. А это кто, твоя так называемая невеста?
И она ткнула пальцем в мою сторону, как шпагой. У меня даже сердце екнуло, я словно почувствовала укол этим безжалостным оружием, а в Михаиле закипала злость, а когда он злился, становился упрямым.
– Да, это моя невеста, и не так называемая. Мама, неужели ты ничего так до сих пор и не поняла? Мне надоело жить по твоей указке: учиться, там где ты хочешь, жениться на той, которую одобришь. Ты же видела: я ненавижу технику и все, что с ней связано. А чертежи эти – да гори они синим пламенем, они у меня до сих пор в печенках сидят. А Лиду ты не трогай. Хочешь ты или нет, а я женюсь на ней, и на шее твоей мы сидеть не будем. Руки есть, голова есть – заработаю на жену и себя.
Ответом ему был громкий смех.
– Так у вас любовь? – с издевательской улыбкой спросила Дора Соломоновна.
– Любовь.
– Дур-рак. Ну какая любовь, ведь тебе нет и двадцати! Да и девочка не выглядит как совершеннолетняя.
– Я совершеннолетняя – вступила и я в разговор – могу и паспорт показать.
– Да не нужен мне Ваш паспорт, девочка. У Вас нет никакого жизненного опыта, что Вы знаете о любви? Это может быть влюбленность, симпатия, а Вы готовы испортить жизнь и себе, и ему.
– А что можно знать о любви в твоем возрасте? – вступил в разговор Михаил, перебив свою маму – Что ты помнишь о любви и любила ли когда-нибудь?
Несомненно, эта была жестокая бестактность, и она ошарашила самоуверенную Дору Соломоновну. Она так и застыла, не зная, что ответить.
– Миша, нехорошо ты с мамой, – зашептала я, дергая его за рукав, но Дора Соломоновна пришла в себя и приготовилась дать отпор.
– Этого я не ожидала от тебя, сынок дорогой – сказала она с обидой. – Я на тебя всю жизнь положила, тянулась из последнего. Думаешь, я не могла найти кого-нибудь? Я не хотела, боялась, что новый отец не будет к тебе относиться как к родному сыну. А теперь ты меня упрекаешь.
– Прости меня, мам. Я только хотел сказать, что любовь – это привилегия молодых.
Но Дора Соломоновна уже его не слушала. Она обратилась ко мне с вопросами, кто я, откуда, в каком институте учусь, давно ли мы знакомы. Она хотела знать как можно больше, и я отвечала обстоятельно, подавив неприятный осадок от столь подробных расспросов.
– А что с Леночкой, все? – этот вопрос был адресован сыну.
– Все, – он ответил столь категорично, что я на мгновение усомнилась, действительно ли он хотел только маму убедить в этом.
– И все-таки я категорически против вашего брака. Не думаю, чтобы родители Лидии были в восторге от такой спешки. Вам нужно проверить свои чувства: пусть Миша отслужит в армии, потом восстановится в институте, а там видно будет.
